Регистрация

Максакова: «Меня охраняют потрясающие ребята, но из российских эфиров сыплется, что они меня опаивают психотропными средствами»

Poste 12-06-2018, 07:15 116 Чтение

Устала ли российская элита от западных санкций и политики президента РФ Владимира Путина, навлек ли генпрокурор Украины Юрий Луценко дополнительную угрозу на экс-
депутата Госдумы Дениса Вороненкова, объявив, что тот дает показания по делу о госизмене беглого президента Украины Виктора Януковича, рассказала в авторской программе Алеси Бацман «Бацман LIVE» на канале NewsOne вдова Вороненкова оперная певица Мария Максакова. Интернет-издание «ГОРДОН» эксклюзивно публикует текстовую версию интервью.

«Меня охраняют потрясающие ребята, но из российских эфиров сыплется,
что они меня опаивают психотропными средствами»

— Маш, украинской широкой публике ты стала известна только в этом году. Понятно, что любители оперы знали тебя и раньше. Скажи, сегодня в Киеве люди тебя останавливают, узнают на улице?

— Знаешь, мне кажется, да. Но я не стремилась к популярности такого характера.

Максакова: «Меня охраняют потрясающие ребята, но из российских эфиров сыплется,  что они меня опаивают психотропными средствами»

— Кто подходит и что говорят?

— Люди — замечательные, люди сочувствуют, воспринимают это как часть своего горя. Я даже подумала в какой-то момент, что, наверное, я — микромодель Украины в целом. Ну так получилось. Меня тоже третируют, не отпускают, каждый день какие-то зверские непрекращающиеся эфиры...

— На российском телевидении?

— Конечно. И все это на фоне того, что у меня произошло горе таких масштабов, что я понимаю: ничего страшнее в моей жизни уже не будет никогда. Не будет такой потери второй раз — это невозможно... Никакого сочувствия, это абсолютно беспощадное отношение. Сейчас я даже рада, что мы в эфире, потому что меня охраняют потрясающие ребята, но из российских эфиров сыплется, что они меня опаивают психотропными средствами.

— Ничего себе.

— Да. Причем они хитро это делают...

— Это у Малахова?

— Да. У меня нет сил его смотреть, если честно...

— Он же твой друг.

— Ну, наверное, друг — это громко, но могу сказать, что он мой хороший приятель... Так не он же говорит, а какой-то голос за кадром, какая-то женщина, не пойми кто... потому что когда такие вещи говорят, можно и в суд подать. Скажем так, это не только искажение фактов, дискредитирующее меня, но и сама тема: это здоровье, физическое состояние — это дает возможность жаловаться. Но они догадываются, что нельзя просто кого-то посадить в студию и сказать: «Знаете, мы бы хотели, чтобы вы такое сказали». Записывают какой-то ролик заранее, и все — тема вброшена, можно обсуждать. «Да, вы знаете, мы посмотрели, кажется, она другая стала». Встает еще одна и говорит: «Нет, я считаю, что только горя не может быть достаточно, чтобы человек так изменился». Вы что-то вообще в своей жизни пережили?!

— Хлеба и зрелищ. Когда не хватает хлеба, нужно брать зрелища в любых местах. Тем более, согласись, ты — шикарный повод, чтобы сделать рейтинги на всех государственных российских каналах. Хорошо, переходим от России к Украине. Мы здесь, слава богу. У нас есть вопросы — лакмусовые бумажки, которые очень важны и по которым определяется свой/чужой в данный момент. В интервью Дмитрию Гордону ты сказала: «Хрущев практически навязал Крым Украине. Украина взвалила его на свои плечи, исправила там ситуацию, насколько это было возможно, а потом у нее путем «огородного права» Крым отняли». Первый тест Крымом ты прошла успешно. Я задам тебе два блиц-вопроса, подразумевающие блиц-ответы. Первый: есть ли российские военные на Донбассе?

— Смотри, я туда не ездила. Не то чтобы я ухожу от ответа, но могу сказать: мой муж говорил, что да, и я ему верю.

— Исчерпывающе. Второй вопрос: прошло три года со дня крушения Boeing «Малайзийских авиалиний». Кто его сбил?

— Расследование уже приблизилось к логическому завершению. То же самое скажу: Денис, когда читал эти новости, говорил: «Это «Бук». Вот такие оценки он давал, и у меня не было повода сомневаться. Военным он был хорошим.

— Идем дальше. Сейчас у нас обострился спор вокруг депутатской неприкосновенности. Верховная Рада хочет ее снять, точнее, часть хочет, а другая — делает вид, что хочет. Скажи, на твой взгляд, депутатская неприкосновенность нужна?

— Я считаю, что неприкосновенность нужна. Это ведь не наш опыт — российский или украинский. Надо понимать, что депутатская неприкосновенность не освобождает человека от любого рода ответственности. Но тем не менее его нельзя по ряду статей привлечь вот так запросто. Нельзя, например, установить за ним ОРД (оперативно-разыскную деятельность. — «ГОРДОН»), или, как это называется, «потап», то есть прослушку телефонных переговоров, в отношении него не может быть негласных следственных действий, он — лицо со статусом. И в этом отношении я считаю это правильным.

— Но ведь в Америке, Великобритании и некоторых других странах депутатской неприкосновенности в таких масштабах, как у нас, нет.

— Я хочу сказать, что в Украине действительно политика во многом вершится непосредственно в зале Рады, в крайнем случае — в кулуарах Рады. Нельзя спустить из какого-то единого центра готовое решение и быть на 100 процентов уверенным, что оно будет неукоснительно исполнено. В этом отношении, я считаю, депутаты на острие. Они нуждаются в защите государства. Но неприкосновенность — это же не индульгенция от всего, это лишь защита от ряда мероприятий, которые не могут быть совершены в отношении депутата, если неприкосновенность с него не снята. Я считаю, что это правильно, особенно сегодня в Украине.

«Любой мыслящий человек понимал и понимает, что война с Украиной — это жах, ужас»

— В последнем прижизненном интервью, которое твой муж дал интернет-изданию «ГОРДОН», он сказал: «Человек 300 из Госдумы были не согласны с агрессией против Украины. В Госдуму приходят все понимающие, неглупые люди, но они заложники: если хотят удержаться на плаву, иметь доход — будут голосовать так, как надо Кремлю». То есть, по сути, Денис сказал, что почти 70 процентов Госдумы находится в негласной оппозиции к власти. Это правда?

— Наверное, цифра немного лихо взята...

— Сколько их по твоим ощущениям?

— Любой мыслящий человек понимал и понимает, что война с Украиной — это жах, страшно. Это ужас...

— Я хочу уточнить: такие разговоры велись в кулуарах Госдумы, ты обсуждала это со своими коллегами?

— Вопрос не в поступке, а в его объяснении. Как бы кто себя ни вел, у него есть большое поле для риторики, и всегда можно говорить, что мы тут ни при чем, это все не мы, а мы хотим мира и даже его вам навязываем... Еще мне нравится такое словосочетание: операция по принуждению к миру. То есть это оксюморон с точки зрения лингвистики, но и такое мы проходили. Думаю, что с тех пор, как мы с Денисом покинули стены Государственной думы и пришел другой созыв с другим руководством, и в кулуарах мало кто себе позволяет подобные высказывания.

— Но до этого у вас были разговоры с коллегами, что война с Украиной не нужна России?

— До этого — да. Понимаешь, когда что-то делается... не то чтобы гипноз, нет...

— Стадный рефлекс?

— Даже не стадный рефлекс... это называется паритетная ответственность, когда вроде как все вместе сделали, но никто конкретный не виноват. Даже в праве есть такое понятие «солидарная ответственность». Можно привести в пример, как в Древней Иудее вершилась казнь: человек закопан в землю по шею, и все бросают в него камень. То есть конкретно никто вроде бы его не убил...

— Чей камень был последним?..

— Чей камень был причиной его гибели, никто не знает. В отношении Дениса многие повели себя именно так. Если бы он нашел отклик у себя дома, если бы кто-то ска­зал: «Зачем вы оговариваете человека? Для чего вы оговариваете профессора, доктора наук, полковника юстиции, полковника полиции, золотого медалиста Суворовского училища, блестящего депутата, правоведа, в свое время самого молодого вице-мэра и вице-губернатора? Кому в угоду вы это делаете? Кто эти люди, которые стоят этих жертв?». Но нет. Значит, можно провести параллель? Коллективное преступление — солидарная ответственность. Кто виноват? Никто.

— В Украине три года идет война. Все это время на Россию давят международные санкции. Причем на обычных россиян они, наверное, не так влияют, потому что и до этого они жили, скажем так, не роскошно. А для элиты, очень богатых людей, которые привыкли держать на Западе свои капиталы, учить детей, лечиться, делать шопинг, это очень болезненно. Ты чувствуешь, что нарастает неприятие, агрессия по отношению к такой российской политике?

— Ну ты довольно верно подметила, что для большого количества граждан эти санкции не так уж ощутимы. Это действительно так, как ни странно. Но у нас не такой большой процент граждан вообще имел заграничные паспорта, не так много людей выезжали за границу, а если и выезжали, то в основном это были Турция, Египет, Европа еще в меньшей степени. Поэтому, конечно, очень жаль... Я считаю, что еще 12-15 лет назад Россия тоже шла путем евроинтеграции.

— Скажи, ваты в голове становится меньше у тех, кто реально имеет деньги и кто может принимать решения?

— Мы часто об этом говорили с Денисом. Сценарий, допустим, такой: элита действительно устала от того, что она должна солидарно нести бремя этих санкций за те решения, которые принимает одна группа лиц, а виноваты все.

— А есть жены, дети, которые пилят каждый день, что «до этого у нас было так»...

— Это как у Островского: без вины виноватые... Версия Дениса заключалась в том, что это нарастающее противостояние. Я в этом смысле согласна с Ильей Пономаревым. Мне жаль, что люди не видят жизни, праздника, ради которого стоило родиться, что они не созидают, не творят. Их одурачивают...

— Ты сама ощущаешь это недовольство среди своих знакомых? Ты же наверняка с кем-то продолжаешь общаться?

— Я могу сказать, что было в тот период, когда я еще хотя бы ездила в Россию, потому что, когда я перестала ездить, будет даже как-то некрасиво вынуждать или провоцировать общение... потому что я там какая-то притча во языцех.

— Твоя популярность растет...

— Она меня пугает! Я просто не понимаю: и дальше что?

«В отношении Кирилла Серебренникова, очевидно, началась травля. Она может
носить экономический характер или, возможно, он переступил какую-то черту»

— Мы сейчас поговорим о звездах. Российская культурная элита и власть живут по некоему негласному договору. С одной стороны, звезды говорят: «Мы будем поддерживать любые инициативы власти, а власть нам за это будет давать медальки, театры, премии, прайм-тайм в эфирах и любить нас». Но в последнее время я вижу, что этот договор сбоит. Пример: арест режиссера Кирилла Серебренникова.

— Кирилл не был уж настолько провластным.

— Но люди, которые до этого всячески поддерживали Путина и кремлевскую линию в политике, вышли в поддержку Серебренникова. Плюс то, что сделал твой очень хороший знакомый министр культуры России Владимир Мединский: отменил премьеру «Нуреева» в Большом театре. Объясни, что происходит?

— В отношении Кирилла, очевидно, началась травля. Знала бы я, что будут такие вопросы, я хотя бы поспрашивала, потому что среди творческой интеллигенции у меня действительно остались друзья. Но даже по внешним источникам все и так понятно. Просто травля может носить экономический характер: может, есть какое-то здание, которое он решил не отдавать куда надо. Бывает и такое. Я не знаю, я предполагаю.

Может, есть какие-то интересы в отношении него со стороны каких-то групп. Это один вариант. А может быть и совершенно другое: возможно, он переступил какую-то черту, и система начала воспринимать его как инакомыслящего, скажем так, отторгать. Если бы я смогла с этой ситуацией ознакомиться, я бы сказала больше. В следующий раз обязательно наведу справки на этот счет.

Я хотела в связи с этим сказать о другом. О каких гарантиях может идти речь в отношении артистов, которые поддержали политику Кремля, письма какие-то подписали? Причем я знаю среди них украинцев — и немало, — которые зачем-то это сделали...

— Прямо скажем, много.

— Ну неважно. Но есть депутаты так называемого крымского созыва. Сейчас они посмотрели, что я не давала никакой доверенности, только факсимиле, а так просто уехала и явно не голосовала. И сейчас уже пишут 443...

— Ты имеешь в виду голосование по Крыму?

— Да. Но остальные-то проголосовавшие... В отношении какого количества депутатов так называемого крымского созыва ведется уголовное преследование? Где же эта индульгенция, которую они получили?

— Ты говоришь о том, что после смены власти им может грозить уголовное преследование?

— Нет, их сейчас преследуют. Среди депутатов крымского созыва восемь человек находятся в бегах. Это не бега в прямом смысле слова: они где-то за границей, но факт в том, что они понимают, что им что-то угрожает на родине, и стараются туда не ехать. Когда говорят, что Хрущев не имел права отдавать Крым Украине, я спрашиваю: а депутаты Госдумы имели право голосовать, чтобы присоединить его назад? Где это конституционное право?

«Образ Владислава Суркова сильно демонизируется, и частично напрасно»

— Ты не скрываешь, что у тебя были и остаются теплые отношения с помощником президента РФ Владиславом Сурковым, благодаря которому ты, собственно, и зашла в Госдуму.

— Я просто очень благодарный человек. И опять-таки с тех пор, как я уехала, я не созваниваюсь, не навязываю свое общение. Мое мнение о нем всегда будет как о человеке, который протянул мне руку. Он блестящий интеллектуал, общение с которым доставляло мне море удовольствия, как и со всей его семьей.

— Он — тот человек, который много лет курировал украинский вопрос в российской политике. К чему это привело — мы сейчас понимаем.

— Я считаю, что его образ сильно демонизируется.

— Он когда-нибудь обсуждал с тобой украинские темы, вы о чем-то говорили?

— Алесь, я не буду углубляться в наши разговоры. На то и существуют разговоры между двумя людьми, чтобы они оставались между ними. Я просто скажу, что его образ очень сильно демонизируется, и частично — напрасно.

— По поводу демонизации. Многие политологи, в том числе российские, говорили, что Сурков является одним из организаторов протестов на Болотной площади, когда он поставил на Мед­ведева перед президентскими выборами. В итоге все провалилось, и он был понижен в должности. Это может быть правдой?

— Я считаю, что насчет организации митингов — это очень сильно преувеличено. Другое дело, что среди тех, кто был на площади, особенно среди знаковых и узнаваемых лиц, было очень много его друзей. Но я бы не сказала, что он организовывал это или тем более советовал им выходить на улицы.

— Когда журналистка интернет-издания «ГОРДОН» Наташа Двали делала интервью с Денисом, было очень теплое общение, он был к ней расположен. Но когда она спросила о его отношениях с Владиславом Сурковым, он сильно напрягся. И даже во время эфира на одном из украинских телеканалов, когда его опять же спросили о Суркове, он встал и вышел из студии. Скажи, почему он так реагировал на эту фамилию?

— Не знаю. Во-первых, я не видела, чтобы он выходил из студии из-за каких-то вопросов о Суркове. При мне такого не было, он многократно отвечал на эти вопросы. Мне кажется, это вымысел.

— Ксения Собчак говорила, что он хотел сблизиться с Сурковым благодаря вашей дружбе, но тот не допускал его к себе.

— Они были знакомы. Я бы не сказала, что было какое-то напряжение в отношениях.

— Хорошо. Переходим к самым сложным вопросам, мы не можем о них не говорить... 23 марта в 10 часов утра на сайте «ГОРДОН» вышло интервью твоего мужа под заголовком: «В России кричат, что нужно обменять меня на Сущенко, а если не получится — убить, как Бандеру». Через полтора часа прямо в центре Киева Дениса расстреляли. И последнее смс, которое пришло тебе от него...

— ...о том, что главред сказал, что читается на одном дыхании... У меня до сих пор эта смс-ка в телефоне...

— Знаешь, интервью было правда хорошее, и оно мне понравилось, потому что искреннее. Сейчас, когда я оказываюсь возле «Премьер-паласа», у меня мурашки по коже... Ты там проезжаешь?

— Да, проезжаю достаточно часто. Когда мне говорят: «Как ты можешь?» — я отвечаю, что это место никогда не уйдет из моей жизни, даже если я перестану мимо него ездить. Это место, которое поделило мою жизнь на две половины: до и после.

«С моей точки зрения, Луценко поторопился, но надо понимать, что Денис и так был под большой угрозой»

— История не имеет сослагательного наклонения, но все же: когда генпрокурор Украины Юрий Луценко вышел и сказал, что вы уехали из России, и Денис стал давать показания в суде по делу Януковича, не навредил ли он этим? Например, Илья Пономарев говорил, что не было договоренности говорить об этом публично, и это была инициатива Луценко.

— Илья прав в том, что опубличивать не хотели. Он, собственно, не произнес фамилии, люди сделали выводы сами. С моей точки зрения, он несколько поторопился, но надо понимать, что Денис и так был под большой угрозой. А этой ситуацией воспользовались те, кто и раньше хотел это сделать. Сказать, что именно Луценко навлек на Дениса новых врагов или противников, я не могу, это не так. Но то, что этой ситуацией воспользовались в какой-то степени те, кто, может быть, и так бы это сделал... это не так, это недальновидно со стороны тех, кто это делал, потому что правда все равно станетизвестна, и она будет обнародована.

В этой ситуации я не могу винить Юрия Витальевича (да, может, он поторопился в чем-то). Но он не навлек на него дополнительную угрозу. Я, наоборот, очень признательна следствию и прокуратуре. Я читала интервью Юрия Витальевича, где он сказал, что прокуратура близка к раскрытию этого отвратительного преступления. Я очень надеюсь, что они это сделают. Возможно, это даже дело чести, в том числе, возможно, по этим обстоятельствам...

— Ты обвиняешь в убийстве Дениса ФСБ...

— Я бы не хотела обсуждать эту сторону, пожалуйста... У меня четкая договоренность со следствием, что я не буду об этом говорить...

— Мы не будем касаться подробностей следствия. Я хотела бы поговорить вообще о роли ФСБ в России.

— Вот сидим мы, две симпатичные девушки... лучше бы о любви говорили. Я думала, ты задашь мне какой-то такой вопрос.

— Все будет. О любви мы тоже поговорим, но сначала скажи: ФСБ, эту систему, привел и породил главный в России человек — Владимир Путин?

— Нет, конечно. Система была прекрасно отлажена.

— Ты считаешь, что не он ее породил?

— Он ее усилил, и в угоду этому ведомству во многом нивелировал функции других: прокуратуры, МВД, — выведя следствие в отдельный Следственный комитет и, соответственно, лишив прокуратуру этих полномочий и функций. Следователь и раньше был лицом процессуально независимым, теперь он — формально независим. Я могу говорить об этом, потому что я взглянула этому зверю в глаза: Следственный комитет неукоснительно выполняет — по крайней мере, в случае с Денисом — рекомендации ФСБ.

— Я поняла твою позицию. Но, если бы сегодня ты встретилась с Владимиром Путиным, что бы ты ему сказала?

— Расследуйте, пожалуйста, это безобразное преступление, потому что вы можете — возможно, даже легче, чем все остальные, — дойти до правды. Кстати, я часто говорила, что следствие об убийстве ведет тот же следователь, который вел до того сфабрикованное дело о мошенничестве, которым его фактически выдавили из страны. Следователя поменяли. Может быть, слышат, не знаю.

— Сегодня ты находишься под круглосуточной охраной, которую тебе выделил президент Порошенко.

— Да.

«Я очень благодарна Петру Алексеевичу Порошенко за то, что дал мне охрану.
В принципе, он, я так думаю, изменил вектор развития всей моей жизни»

— У тебя до этого были периоды в жизни, когда ты была с охраной, и как в принципе это меняет жизнь?

— Не было и, безусловно, это меняет жизнь. Мне просто повезло с людьми, которые рядом со мной. Они действительно чуткие, умные, подготовленные. В принципе, у нас отлажен протокол действий, у нас нет разночтений. Я приняла это как данность. Я очень благодарна Петру Алексе­евичу Порошенко за то, что он дал мне эту охрану. В принципе, он, я так думаю, изменил вектор развития всей моей жизни. Да, может быть, получилось так, что с Денисом не успели... уже формировали охрану, понимая, что надо усилить, помочь и так далее... многое и так дали Денису, но случилось то, что случилось.

А что бы было со мной, не дай мне Петр Алексеевич охрану? Я только думаю, в чем бы меня понесли? Как Клеопатру, в ковре? Потому что сразу после убийства они начали кричать две недели кряду, что мне бегом надо бежать в российское посольство.

Я никак не могла взять в толк, зачем я туда должна была бежать. У нас следствие, я даже помыслить не могла о таком, я должна была приложить все усилия, чтобы преступление, как минимум, было раскрыто. Дальше получилось так, что я, находясь с Денисом, может быть, не в той степени интегрировалась в Украину. Но теперь, когда я познакомилась со своими новыми друзьями, которым не все равно, как сложится моя судьба, которые после эфиров возникают и помогают мне много с чем, — когда я это все увидела, я говорю одну фразу: «Мои дорогие украинцы, вы не знаете себе цены». Не бывает таких людей.

Я много видела, много ездила, но таких людей нет. Город с историей, 1500 лет, древнейший — он сам по себе какое-то мудрое существо. Он либо принимает, либо нет. Я так ценю безумно отношение к себе, потому что в этот момент своей жизни... не потому, что я была не­под­готовленной или не владела профессией — у меня все было лучше не придумаешь, но в один день и в один час у меня все оборвалось. И моя судьба могла сложиться не просто страшно, а трагично. Неизвестно, чем бы это все закончилось.

— Ты сейчас гражданка России и Германии, Денис успел принять украинское гражданство. В каком статусе ты сейчас находишься в Украине?

— Вид на жительство на год.

— Ты собираешься принимать укра­инс­кое гражданство?

— Было бы хорошо, чтобы у меня был постоянный вид на жительство, а не временный. Этого я бы хотела. Что касается гражданства, я должна изучить, какие у меня есть основания. Если бы мы были хотя бы два года в официальном браке, думаю, тогда мне было бы легче.

— Ты в Украине собираешься строить политическую карьеру?

— Нет.

— Предложения от партий, политиков уже поступали?

— Я бы так сказала: как общественному деятелю мне поступает много предложений, интересных и разнообразных. Политических — нет пока, и слава богу, потому что у меня теперь много творческих предложений. Для меня ведь это самое главное. Как сказал мне один мудрый человек: «Они отняли у тебя на тот момент абсолютно точно самое дорогое, то, ради чего ты жила и забыла обо всем остальном, включая свою карьеру; сейчас, когда ты такой уже подраненный человек, что у тебя остается? Да, конечно, сын, но остается и карьера.

Ты начала заниматься в три года, чтобы поступить в центральную музыкальную школу по фортепиано, ты ее блестяще окончила, у тебя красный диплом Гнесинской академии, ты столько всего сделала, столько всего спела, как, наверное, обидно сидеть и не иметь возможности выйти на сцену? Вот где они тебя подлавливают, вот следующая травма, которую они хотят тебе нанести». Но люди, которым не все равно... после эфиров, в том числе после эфира с Димой (Дмитрий Гордон. — «ГОРДОН»), появляются люди, которым небезразлична моя творческая судьба. Где еще, в какой стране такое возможно?

— В России такое невозможно.

— А в европейских странах? Разве вы не знаете, что они очень приличные, толерантные и спокойные люди, но редко вмешиваются. Если у них нет вашего адреса электронной почты, они не будут искать вас через Facebook, через вашего директора и говорить: «Где эта Маша? Мы хотим, чтобы она у нас пела». Не будет такого.

— В России остался твой бывший муж Владимир Тюрин.

— Он не был мне мужем.

— Гражданский супруг?

— Гражданский супруг, я считаю, это искажение. Был церковный брак, гражданский придумали, когда отменили церковный. Он мне вообще никто.

— Хорошо. Тот человек, от которого у тебя двое детей.

— Да, так можно сказать.

— Они живут в России. Причем от Владимира ты ушла к Денису...

— Нет, между тем, как я ушла от Владимира, было восемь с половиной лет до того момента, пока я встретила Дениса.

— То есть не он тебя увел?

— Нет.

— Владимир тебе не предлагал вернуться? Все-таки там дети живут, может, как-то попытаться вновь семью создать?

— Алесь, не знаю, представляешь ли ты себе, что это была за жизнь и каков был этот уход от него. Я просто считала, что, уж извини меня, рассчиталась по всем возможным счетам с ним. Это было бы уместнее рассказывать в полицейском участке, какой была эта совместная жизнь, и особенно ее финал.

— Он тебя бил?

— Не знаю, может быть, это не очень красиво рассказывать, но у меня были переломаны ребра, вывихнута челюсть, у меня было сотрясение мозга, волосы вы­рваны клочьями. Просто у меня нет стокгольмского синдрома: я не тот человек, с которым вот это все можно сначала сделать, а потом сказать: «Давай мириться». Не я это!

— То есть после того, как он тебя избил, ты от него ушла? Или это продолжалось какое-то время?

— Нет. Я унесла ноги с большим трудом. Но — я еще раз повторяю — это роль Суркова в моей жизни. Он протянул мне руку, больше никто.

— Тюрина наказали?

— Ну это тогда нужно было идти и писать заявление...

— Ты не писала?

— Нет.

— Сейчас жалеешь о том, что не написала заявление?

— Я жалею, что вообще с ним связалась, что знакома с ним.

— Задам тебе вопрос как мама двоих детей. Если он способен на такую агрессию к близкому человеку, ты не боишься, что он по отношению к твоим детям, которые живут с ним, проявит себя так же и может поднять на них руку?

— Ну он начал поднимать руку в тот момент, когда я поняла, что ошиблась, что мы очень разные люди, и я стала просить о том, что я хотела бы расстаться, мне тяжело, я не хочу так больше жить. Вот такая это была агрессия — попытка запугать, что ли. Я думаю, пока дети с ним, вряд ли он представляет для них угрозу...

— Ты общаешься с детьми, созваниваешься?

— Да, мне изредка звонит Илюша.

— Ты сама не набираешь?

— Во-первых, я предпочитаю, чтобы он набирал, когда он один. Как-то так...

— А с Людой?

— С Люсей отдельная история. У меня была женщина, которая фактически заменила мне всех моих родственников с 17 лет, и когда родилась Люся, — а тогда был наш достаточно тяжелый разрыв — я понимала, что надо много ездить, становиться на ноги, зарабатывать, что помогать мне никто не будет, тем более если я буду слаба. И я подумала, что Люсе будет комфортнее, если она не будет со мной так сильно связана, как Илья, например. И я даже попросила эту женщину, чтобы она была с ней поближе, чтобы она не чувствовала, что я уезжаю.

— Сколько ей тогда было лет?

— Она только родилась. И в результате эта женщина почувствовала себя какой-то суррогатной матерью. Теперь они в этой тесной компании и живут. Это отдельная повесть, очень грустная.

— То есть она стала женой Владимиру?

— Ничего она не стала, просто она с Люсей находится...

— Как няня?

— Она узурпировала внимание Люси и покорила ее таким образом, что Люся ассоциирует с ней окружающий мир. Она ее воспитывает, она ее оградила даже при мне еще от меня же.

— То есть она настраивает ее против тебя?

— Ну конечно.

— А в каком статусе она? Няня?

— Няня.

— Тебе больно из-за этого?

— Алесь, а тебе было бы приятно? Она, что ли, ее рожала, вынашивала? Против здравого смысла я не посмела ничего сделать, я все равно ее доносила, родила, хотя у нас уже были испорчены отношения.

— Как ты думаешь, когда они вырастут, они поймут что-то? Ты, по крайней мере, будешь пытаться наладить контакт?

— Будет день, будет и пища. У меня есть ребенок от большой, огромной любви, которому — так получилось — не от кого ждать ничего, кроме как от меня. Кроме меня, у него никого нет. Они все-таки не такие маленькие эти дети, это уже не грудничковый период. Илюше через 10 дней будет 13... Я себя хорошо помню в 13 лет — я была уже достаточно взрослым человеком. А вот моему маленькому ребенку, кроме меня, помочь никто не может, никому он больше не нужен. Поэтому я буду думать в первую очередь (а может, и вообще) только о нем.

— О своих плохих отношениях с мамой ты рассказываешь. Но у тебя же есть и папа. Ты тоже с ним не общаешься?

— Нет, с папой я общаюсь.

— С папой, слава богу, все в порядке?

— Да, с папой все в порядке.

— А как он комментирует такое поведение мамы?

— Ну как... он комментирует так, как ему удобно. Что он сомневается, что она это сказала.

— А она ему не сказала, как было на самом деле?

— Ну это ж надо докопаться. Если не сказала, ну, пусть бы подавала в суд на это издание. Зачем же ее так взяли и оговорили, правда?

— Папа тебя поддерживает?

— Он балансирует. Все равно мама рядом, а я далеко.

— Мама его подавляет?

— Я считаю, что он добровольно сдался ей в пожизненный плен.

— Ты говоришь, что в Украине у тебя появились друзья. Кто-то из известных людей, политиков, артистов с тобой подружился?

— Со многими. Просто я не знаю, нужно ли мне это обнародовать. Ситуация сложная...

— Хорошо. С кем ты советуешься, когда тебе тяжело или, наоборот, хорошо? Есть такой человек, к которому ты приходишь или звонишь?

— Безусловно. У меня действительно сложился круг друзей... может быть, это не так много человек, но зато я в них уверена. И, конечно, у меня есть люди, с которыми я советуюсь, потому что мне периодически приходят разные предложения по работе, и вроде бы они такие увлекательные, но в то же самое время я не очень хорошо знаю все тонкости украинской политики. Мне, безусловно, нужны поводыри, и я благодарна за то, что они дают мне очень качественные подробные рекомендации.

«Когда я буду готова выйти на сцену (это уже не за горами), никто не заметит следов пережитого горя»

— Буквально за полгода до трагедии ты записала песню и клип «Сильная и гордая»...

— Да, накаркала.

— ...и эта песня об одинокой, но сильной женщине. Получается, пророческая песня?

— Я уже сказала — «накаркала». Так не задумывалось, естественно.

— Я послушала — слова там просто о сегодняшнем дне... Скажи, ты планируешь делать песню или что-то такое в память о Денисе?

— У меня есть несколько песен, на которые еще не снят клип. Кроме того, мне поступило несколько предложений от украинских композиторов, которые что-то написали на эту тему. Сейчас мы в переговорном процессе по поводу записи новой песни. Может быть.

— Тебя на корпоративы приглашают в Украине, в других странах, может быть в Европе?

— Украина — очень религиозная страна, и они с большим состраданием относятся к тому, что со мной произошло. То есть говорят обычно так и созваниваются с моим пиар-менеджером, что мы в перспективе, когда Маша уже окрепнет и когда она будет готова, хотели бы что-то... Меня что удивляет? Здесь меня никто не торопил.

Все понимают, что надо прийти в себя, голос восстановить в любом случае. А некоторые на моем месте, я вообще не знаю, запели ли бы и вообще пришли ли бы в себя? Здесь ко мне относятся дуже обережно... Конечно, у меня есть предложения, я думаю о том, о сем, но я же тоже должна быть готова. Я вообще считаю, что артист должен на сцену просто вылетать, он должен иметь такой заряд позитива и бодрости... Кому иначе он нужен? То есть, когда я буду готова выйти на сцену (это уже не за горами), я выйду именно такая: никто не будет видеть во мне следы пережитого горя.

— Мы уже можем проанонсировать, когда будет твой концерт?

— Я-то знаю даты, места. Я просто думаю, что это будет неправильно.

— Многие наши действия и поступки вызваны детскими комплексами. Ты сейчас, анализируя, жалеешь о каких-то поступках?

— Алесь, я тебе клянусь, что в своей жизни я жалею только об одном поступке: когда у меня была возможность не поехать на ту встречу и не познакомиться с этим человеком — отцом моих первых детей... Вот это единственный день в жизни, о котором я жалею. Больше ни о чем.

— Задам тебе традиционный вопрос, который я всегда задаю своим героям: когда закончится война?

— Одно дело, чего мне хотелось бы, другое — как оно на самом деле будет. Если взять что-то среднее, я сказала бы: хорошо, если в течение двух лет... А хотелось бы мне, чтобы война закончилась завтра, сегодня. Дай бог, чтобы это было как можно быстрее. Я вот думала, что позовешь меня и будешь спрашивать о любви! Обещала и не спросила.

— О чем бы ты хотела рассказать? У нас еще есть минута: ответь на вопрос, который я так и не задала.

— Я бы хотела... слушай, а как бы ты ответила на этот вопрос про войну? Мне самой стало интересно...

— Я отвечаю на этот вопрос не рационально, а эмоционально, это мои ощущения. Я считаю, что все решится в течение года.

— Год? Ну слава богу.

— Будут выборы в России, и вот там где-то что-то должно произойти.

— Я когда сказала про два, подразумевала, что конфликт к тому времени уже может быть исчерпан, но я бы дала еще какие-то сроки на окончательное внутреннее примирение.

А про любовь скажу так. Сначала, когда порушилась вся моя жизнь, я долго думала, как вообще дальше жить? Как жить, вкусив любви? Что может хуже произойти? Я говорила всегда Денису, когда мы стали жить вместе: «Я презираю себя за то, как я полюбила жизнь. За то, как я полюбила жизнь с тобой». Конечно, надо жить так, чтобы краски были яркими. И находить человека, с которым жизнь расцветает по-другому.

— Я желаю тебе этого от всей души. Спасибо, что ты пришла, что отвечала и на неудобные вопросы.

— Я не сказала, что мне надо находить, я вообще о любви говорила.

— А я желаю конкретно тебе. Спасибо за интервью.

— Спасибо.

Записи по теме:

по теме:

© «Чтение Онлайн», 2021
Закрыть